Неточные совпадения
Городничий. Ну, а что из того, что вы берете взятки борзыми щенками? Зато вы
в бога не веруете; вы
в церковь никогда не ходите; а я, по крайней мере,
в вере тверд и каждое воскресенье бываю
в церкви. А вы… О, я знаю вас: вы если начнете говорить о сотворении мира, просто
волосы дыбом поднимаются.
Вгляделся барин
в пахаря:
Грудь впалая; как вдавленный
Живот; у глаз, у рта
Излучины, как трещины
На высохшей земле;
И сам на землю-матушку
Похож он: шея бурая,
Как пласт, сохой отрезанный,
Кирпичное лицо,
Рука — кора древесная,
А
волосы — песок.
Забрало пуще прежнего
Задорных мужиков,
Ругательски ругаются,
Немудрено, что вцепятся
Друг другу
в волоса…
Зерно, что
в землю брошено,
И овощь огородная,
И
волос на нечесаной
Мужицкой голове —
Все ваше, все господское!
Удары градом сыпались:
— Убью! пиши к родителям! —
«Убью! зови попа!»
Тем кончилось, что прасола
Клим сжал рукой, как обручем,
Другой вцепился
в волосыИ гнул со словом «кланяйся»
Купца к своим ногам.
Усоловцы крестилися,
Начальник бил глашатая:
«Попомнишь ты, анафема,
Судью ерусалимского!»
У парня, у подводчика,
С испуга вожжи выпали
И
волос дыбом стал!
И, как на грех, воинская
Команда утром грянула:
В Устой, село недальное,
Солдатики пришли.
Допросы! усмирение! —
Тревога! по спопутности
Досталось и усоловцам:
Пророчество строптивого
Чуть
в точку не сбылось.
Начали сечь
Волоса, который выдержал наказание стоически, потом принялись за Ярилу, и говорят, будто бы
в глазах его показались слезы.
И Дунька и Матренка бесчинствовали несказанно. Выходили на улицу и кулаками сшибали проходящим головы, ходили
в одиночку на кабаки и разбивали их, ловили молодых парней и прятали их
в подполья, ели младенцев, а у женщин вырезали груди и тоже ели. Распустивши
волоса по ветру,
в одном утреннем неглиже, они бегали по городским улицам, словно исступленные, плевались, кусались и произносили неподобные слова.
Вспомнили, что еще при Владимире Красном Солнышке некоторые вышедшие из употребления боги были сданы
в архив, бросились туда и вытащили двух: Перуна и
Волоса.
Шесть девиц, одетых
в прозрачные хитоны, несли на носилках Перунов болван; впереди,
в восторженном состоянии, скакала предводительша, прикрытая одними страусовыми перьями; сзади следовала толпа дворян и дворянок, между которыми виднелись почетнейшие представители глуповского купечества (мужики, мещане и краснорядцы победнее кланялись
в это время
Волосу).
Парамошу нельзя было узнать; он расчесал себе
волосы, завел бархатную поддевку, душился, мыл руки мылом добела и
в этом виде ходил по школам и громил тех, которые надеются на князя мира сего.
Они охотнее преклонялись перед
Волосом или Ярилою, но
в то же время мотали себе на ус, что если долгое время не будет у них дождя или будут дожди слишком продолжительные, то они могут своих излюбленных богов высечь, обмазать нечистотами и вообще сорвать на них досаду.
Несмотря на то, что снаружи еще доделывали карнизы и
в нижнем этаже красили,
в верхнем уже почти всё было отделано. Пройдя по широкой чугунной лестнице на площадку, они вошли
в первую большую комнату. Стены были оштукатурены под мрамор, огромные цельные окна были уже вставлены, только паркетный пол был еще не кончен, и столяры, строгавшие поднятый квадрат, оставили работу, чтобы, сняв тесемки, придерживавшие их
волоса, поздороваться с господами.
Но вспомнив, что ожидает ее одну дома, если она не примет никакого решения, вспомнив этот страшный для нее и
в воспоминании жест, когда она взялась обеими руками за
волосы, она простилась и уехала.
— Я очень рада, что уговорила его завтра собороваться, — говорила она, сидя
в кофточке пред своим складным зеркалом и расчесывая частым гребнем мягкие душистые
волосы. — Я никогда не видала этого, но знаю, мама мне говорила, что тут молитвы об исцелении.
― Не угодно ли? ― Он указал на кресло у письменного уложенного бумагами стола и сам сел на председательское место, потирая маленькие руки с короткими, обросшими белыми
волосами пальцами, и склонив на бок голову. Но, только что он успокоился
в своей позе, как над столом пролетела моль. Адвокат с быстротой, которой нельзя было ожидать от него, рознял руки, поймал моль и опять принял прежнее положение.
При взгляде на тендер и на рельсы, под влиянием разговора с знакомым, с которым он не встречался после своего несчастия, ему вдруг вспомнилась она, то есть то, что оставалось еще от нее, когда он, как сумасшедший, вбежал
в казарму железнодорожной станции: на столе казармы бесстыдно растянутое посреди чужих окровавленное тело, еще полное недавней жизни; закинутая назад уцелевшая голова с своими тяжелыми косами и вьющимися
волосами на висках, и на прелестном лице, с полуоткрытым румяным ртом, застывшее странное, жалкое
в губках и ужасное
в остановившихся незакрытых глазах, выражение, как бы словами выговаривавшее то страшное слово — о том, что он раскается, — которое она во время ссоры сказала ему.
Когда затихшего наконец ребенка опустили
в глубокую кроватку и няня, поправив подушку, отошла от него, Алексей Александрович встал и, с трудом ступая на цыпочки, подошел к ребенку. С минуту он молчал и с тем же унылым лицом смотрел на ребенка; но вдруг улыбка, двинув его
волоса и кожу на лбу, выступила ему на лицо, и он так же тихо вышел из комнаты.
Константин Левин заглянул
в дверь и увидел, что говорит с огромной шапкой
волос молодой человек
в поддевке, а молодая рябоватая женщина,
в шерстяном платье без рукавчиков и воротничков, сидит на диване. Брата не видно было. У Константина больно сжалось сердце при мысли о том,
в среде каких чужих людей живет его брат. Никто не услыхал его, и Константин, снимая калоши, прислушивался к тому, что говорил господин
в поддевке. Он говорил о каком-то предприятии.
Сухой Англичанин
в высоких сапогах и
в короткой жакетке, с клочком
волос, оставленным только под подбородком, неумелою походкой жокеев, растопыривая локти и раскачиваясь, вышел навстречу.
Красавец обер-кельнер с начинавшимся от шеи пробором
в густых напомаженных
волосах, во фраке и с широкою белою батистовою грудью рубашки, со связкой брелок над округленным брюшком, заложив руки
в карманы, презрительно прищурившись, строго отвечал что-то остановившемуся господину.
Анна жадно оглядывала его; она видела, как он вырос и переменился
в ее отсутствие. Она узнавала и не узнавала его голые, такие большие теперь ноги, выпроставшиеся из одеяла, узнавала эти похуделые щеки, эти обрезанные, короткие завитки
волос на затылке,
в который она так часто целовала его. Она ощупывала всё это и не могла ничего говорить; слезы душили ее.
Где его голубые глаза, милая и робкая улыбка?» была первая мысль ее, когда она увидала свою пухлую, румяную девочку с черными вьющимися
волосами, вместо Сережи, которого она, при запутанности своих мыслей, ожидала видеть
в детской.
— Да, да. — И еще раз погладив ее плечико, он поцеловал ее
в корни
волос и шею и отпустил ее.
Анна
в сером халате, с коротко остриженными, густою щеткой вылезающими черными
волосами на круглой голове, сидела на кушетке.
Анна улыбалась, и улыбка передавалась ему. Она задумывалась, и он становился серьезен. Какая-то сверхъестественная сила притягивала глаза Кити к лицу Анны. Она была прелестна
в своем простом черном платье, прелестны были ее полные руки с браслетами, прелестна твердая шея с ниткой жемчуга, прелестны вьющиеся
волосы расстроившейся прически, прелестны грациозные легкие движения маленьких ног и рук, прелестно это красивое лицо
в своем оживлении; но было что-то ужасное и жестокое
в ее прелести.
— Это такая шельма! Я ему говорил, так нет. Как же! Он
в три года не мог собрать, — энергически говорил сутуловатый, невысокий помещик с помаженными
волосами, лежавшими на вышитом воротнике его мундира, стуча крепко каблуками новых, очевидно для выборов надетых сапог. И помещик, кинув недовольный взгляд на Левина, круто повернулся.
Варенька
в своем белом платке на черных
волосах, окруженная детьми, добродушно и весело занятая ими и, очевидно, взволнованная возможностью объяснения с нравящимся ей мужчиной, была очень привлекательна.
В маленьком грязном нумере, заплеванном по раскрашенным пано стен, за тонкою перегородкой которого слышался говор,
в пропитанном удушливым запахом нечистот воздухе, на отодвинутой от стены кровати лежало покрытое одеялом тело. Одна рука этого тела была сверх одеяла, и огромная, как грабли, кисть этой руки непонятно была прикреплена к тонкой и ровной от начала до средины длинной цевке. Голова лежала боком на подушке. Левину видны были потные редкие
волосы на висках и обтянутый, точно прозрачный лоб.
Старичок-священник,
в камилавке, с блестящими серебром седыми прядями
волос, разобранными на две стороны за ушами, выпростав маленькие старческие руки из-под тяжелой серебряной с золотым крестом на спине ризы, перебирал что-то у аналоя.
Разрезного ножика не было на столе, и она, вынув карточку, бывшую рядом (это была карточка Вронского, сделанная
в Риме,
в круглой шляпе и с длинными
волосами), ею вытолкнула карточку сына.
Когда экипаж остановился, верховые поехали шагом. Впереди ехала Анна рядом с Весловским. Анна ехала спокойным шагом на невысоком плотном английском кобе со стриженою гривой и коротким хвостом. Красивая голова ее с выбившимися черными
волосами из-под высокой шляпы, ее полные плечи, тонкая талия
в черной амазонке и вся спокойная грациозная посадка поразили Долли.
Когда после вечернего чая и ночной прогулки
в лодке Дарья Александровна вошла одна
в свою комнату, сняла платье и села убирать свои жидкие
волосы на ночь, она почувствовала большое облегчение.
Потом она вспомнила худую-худую фигуру Петрова с его длинною шеей,
в его коричневом сюртуке; его редкие вьющиеся
волосы, вопросительные, страшные
в первое время для Кити голубые глаза и его болезненные старания казаться бодрым и оживленным
в её присутствии.
«Девочка — и та изуродована и кривляется», подумала Анна. Чтобы не видать никого, она быстро встала и села к противоположному окну
в пустом вагоне. Испачканный уродливый мужик
в фуражке, из-под которой торчали спутанные
волосы, прошел мимо этого окна, нагибаясь к колесам вагона. «Что-то знакомое
в этом безобразном мужике», подумала Анна. И вспомнив свой сон, она, дрожа от страха, отошла к противоположной двери. Кондуктор отворял дверь, впуская мужа с женой.
На правой стороне теплой церкви,
в толпе фраков и белых галстуков, мундиров и штофов, бархата, атласа,
волос, цветов, обнаженных плеч и рук и высоких перчаток, шел сдержанный и оживленный говор, странно отдававшийся
в высоком куполе.
—
В следующих случаях: физические недостатки супругов, затем безвестная пятилетняя отлучка, — сказал он, загнув поросший
волосами короткий палец, — затем прелюбодеяние (это слово он произнес с видимым удовольствием).
У круглого стола под лампой сидели графиня и Алексей Александрович, о чем-то тихо разговаривая. Невысокий, худощавый человек с женским тазом, с вогнутыми
в коленках ногами, очень бледный, красивый, с блестящими, прекрасными глазами и длинными
волосами, лежавшими на воротнике его сюртука, стоял на другом конце, оглядывая стену с портретами. Поздоровавшись с хозяйкой и с Алексеем Александровичем, Степан Аркадьич невольно взглянул еще раз на незнакомого человека.
Степана Аркадьича не только любили все знавшие его за его добрый, веселый нрав и несомненную честность, но
в нем,
в его красивой, светлой наружности, блестящих глазах, черных бровях,
волосах, белизне и румянце лица, было что-то физически действовавшее дружелюбно и весело на людей, встречавшихся с ним.
Он был еще худее, чем три года тому назад, когда Константин Левин видел его
в последний раз. На нем был короткий сюртук. И руки и широкие кости казались еще огромнее.
Волосы стали реже, те же прямые усы висели на губы, те же глаза странно и наивно смотрели на вошедшего.
Но его порода долговечна, у него не было ни одного седого
волоса, ему никто не давал сорока лет, и он помнил, что Варенька говорила, что только
в России люди
в пятьдесят лет считают себя стариками, а что во Франции пятидесятилетний человек считает себя dans la force de l’âge, [
в расцвете лет,] a сорокалетний — un jeune homme. [молодым человеком.]
На голове у нее,
в черных
волосах, своих без примеси, была маленькая гирлянда анютиных глазок и такая же на черной ленте пояса между белыми кружевами.
Он прочел и о том, что граф Бейст, как слышно, проехал
в Висбаден, и о том, что нет более седых
волос, и о продаже легкой кареты, и предложение молодой особы; но эти сведения не доставляли ему, как прежде, тихого, иронического удовольствия.
Дарья Александровна,
в кофточке и с пришпиленными на затылке косами уже редких, когда-то густых и прекрасных
волос, с осунувшимся, худым лицом и большими, выдававшимися от худобы лица, испуганными глазами, стояла среди разбросанных по комнате вещей пред открытою шифоньеркой, из которой она выбирала что-то.
Сергей Иванович давно уже отобедал и пил воду с лимоном и льдом
в своей комнате, просматривая только что полученные с почты газеты и журналы, когда Левин, с прилипшими от пота ко лбу спутанными
волосами и почерневшею, мокрою спиной и грудью, с веселым говором ворвался к нему
в комнату.
В его лице и фигуре, от коротко обстриженных черных
волос и свежевыбритого подбородка до широкого с иголочки нового мундира, всё было просто и вместе изящно.
На сцене певица, блестя обнаженными плечами и бриллиантами, нагибаясь и улыбаясь, собирала с помощью тенора, державшего ее за руку, неловко перелетавшие через рампу букеты и подходила к господину с рядом по середине блестевших помадой
волос, тянувшемуся длинными руками через рампу с какою-то вещью, — и вся публика
в партере, как и
в ложах, суетилась, тянулась вперед, кричала и хлопала.
Большие
волосы и очень открытый лоб давали внешнюю значительность лицу,
в котором было одно маленькое детское беспокойное выражение, сосредоточившееся над узкою переносицей.
«Ах, что я делаю!» сказала она себе, почувствовав вдруг боль
в обеих сторонах головы. Когда она опомнилась, она увидала, что держит обеими руками свои
волосы около висков и сжимает их. Она вскочила и стала ходить.
Да,
в висках были седые
волосы.